Европейское общество в конце 60-х годов прошлого века пыталось преодолеть последствия самой кровопролитной войны в истории человечества. Европа выбиралась из послевоенной разрухи и постепенно восстанавливалась, экономический рост тогда изменил жизнь почти каждого человека: в свои квартиры европейцы несли новую технику — телевизоры, тостеры и холодильники. Пустевшие в военное время дороги заполнились новенькими автомобилями.

Меняется быт — меняется и одежда. Париж, вернув себе статус столицы мировой моды, подарил свету ещё одну революцию: француженки, а вслед за ними и женщины по всему миру открыли для себя, с одной стороны, мини-юбки, а с другой, – брюки, которые долгие годы в консервативной Европе предназначались исключительно для мужчин. Этот стиль даже назвали «гарсон», что с французского переводится как «мальчик».

Французские, а вместе с ними и немецкие чиновники того времени могли бы с гордостью бить себя кулаком в грудь: дело в том, что самые главные экономические показатели росли очень быстро, и в то же время не было больших проблем с тем, чтобы устроиться на работу. Например, к 1966 году во Франции в среднем только один трудоспособный человек из ста не получал зарплату. Для сравнения: сейчас уровень безработицы там гораздо выше — найти себе работу не может практически каждый десятый трудоспособный гражданин.

Впрочем, далеко не все было так радужно: экономический рост дарил надежду на светлое будущее, но реальность для многих европейцев того времени была пугающей. Миллионы парижан жили в домах без удобств — примерно в половине домов попросту не было канализации. Зарплаты почти нигде не повышали, а вот рабочая неделя, наоборот, увеличилась — для французов она выросла до 45 часов.

Растущая гигантскими темпами экономика нуждалась в специалистах: обновленному миру требовались новые люди — с разными навыками и хорошим образованием. Получить его, кстати, стало проще: если в Британии до 40-х годов прошлого века обществом правили джентльмены с дипломами Кембриджа и Оксфорда, то после победоносного окончания войны несправедливость устранили: появились новые «кирпичные» университеты, открытые для выходцев из разных семей.

Похожие перемены происходили и во Франции, где после войны за 20 лет количество студентов выросло почти в четыре раза: со 140 тысяч человек до 600 тысяч. В Парижском университете – частью которого, к слову, и был корпус в Нантере – обучалось 115 тысяч студентов. Тесновато было и в аудиториях Сорбонны: вместо положенных 15 тысяч учащихся в 1968 году на лекции приходило в три раза больше человек. Свою роль в этом, конечно, сыграл и известный послевоенный бэби-бум: в 40-е годы прошлого столетия во Франции власти делали все, чтобы увеличить рождаемость. Французские политики считали, что население набирающей военную мощь Германии увеличивается гораздо быстрее, а они отстают. В итоге через 20 лет Франция получила огромное число студентов. Впрочем, и за океаном тенденция была такой же: если до Второй мировой войны в США было 38 университетов, то к 1968-му году их стало более 600.

Поступившие на гуманитарные специальности студенты быстро разочаровывались в своём выборе: сложилась ситуация, когда университеты выпускали такое количество специалистов, что для каждого из них не было работы. Интеллектуалы с дипломами вдруг оказываются не так уж и нужны, а их небогатым родителям все сложнее поддерживать их во время учебы. Это заложило очередной кирпичик в фундаменте растущего недовольства.

Но дело не только в этом. Именно в конце шестидесятых студенты впервые разрослись до серьезной политической силы. Это было новое поколение, не знакомое с ужасами войны, но пожинающее плоды ее победы. Для молодежи того времени уже недостаточно было жить сытой жизнью в обществе потребления. Им хотелось большего. Им надоели старые порядки и консервативные ценности, они устали от режима де Голля, который к тому моменту находился во главе правительства почти десять лет, они, наконец, мечтали освободиться от постоянной опеки университетов, которые то и дело ограничивали студенческие свободы.

Само «Лето любви» началось совершенно внезапно: тем, кто его организовал, не пришлось звать журналистов и трубить о нём по всем телеканалам – молодежь со всех концов Соединенных Штатов на раскрашенных в невероятные цвета пузатых Фольксвагенах сама устремилась в Сан-Франциско. Дело в том, что в этом городе несколько хиппи добились от властей разрешения провести «Демонстрацию торжества любви». Они объявили, что там пройдёт «сборище»: на него внезапно пришло 20 тысяч человек. Собравшиеся решили не расходиться — новость о том, что в Сан-Франциско появилась невероятного масштаба тусовка, разлетелась по всем Штатам. На берегу залива
Сан-Франциско, куда прибывали хиппи, полностью отменили деньги — еду там выдавали бесплатно, бесплатно же лечили всех в общей клинике, одежду и самые необходимые вещи просто отдавали в местных магазинах. и

К началу того легендарного лета в США уже успело много всего произойти: набирали силу протесты против расовой дискриминации, борец за гражданские права афроамериканцев Мартин Лютер Кинг в 1964-м получил Нобелевскую премию мира, наркотик ЛСД признали незаконным, американцы начали бомбить Вьетнам, что вызвало многотысячные акции протеста.

В обиход уже вошло слово «хиппи», которым стали называть всех участников нового контркультурного движения. Хиппи были пацифистами, постоянно говорили о любви и не видели ничего плохого в употреблении психоделиков. Это не было субкультурой в нынешнем понимании – она не выросла из музыки, как, например, эмо, и не была, как готы, ответвлением панк-движения. Хиппи практически во всем противопоставляли себя сложившейся культуре: они пропагандировали аполитичность, слушали психоделический рок и вели странный с точки зрения обычного человека образ жизни — постоянно путешествовали автостопом, жили в коммунах, медитировали и полностью отказывались от мяса.

Добропорядочные жители Сан-Франциско были в шоке от того, что творилось в квартале Хайт-Эшбери, этом эпицентре мира хиппи. В апреле сюда даже стали возить автобусные экскурсии. Гости города из окна взирали на чуждый им мир. Приходили посмотреть на «фриков» и призывники, готовящиеся к отправке во Вьетнам. По иронии судьбы, военная база была расположена недалеко.

Из примерно 100 тысяч хиппи, которые собрались тем летом в городском парке Сан-Франциско и прилегающих к нему кварталах, далеко не всех волновала политика. У них были музыка, кислота и секс. Однако абсолютно все были против продолжения войны во Вьетнаме. Вторжение в чужую страну, насилие, попытки насадить империалистические порядки в странах «третьего мира» – все это максимально противоречило философии хиппи. «Лето любви» закончилось с приходом осени, молодые люди снова разъехались по стране, но антивоенные демонстрации продолжились с новой силой.

«Лето любви» вышло за границы Сан-Франциско: волна антивоенных акций прокатилась по всем Соединенным Штатам. 21 октября произошел поход на Пентагон. Это первая действительно общенациональная акция против войны, которая насчитывала до 100 тысяч участников. Молодые люди с улыбками протягивали солдатам цветы. И всерьез собирались совершить нечто вроде акта экзорцизма, подняв Пентагон в воздух. И тем самым закончить войну.

Но Пентагон остался на месте. И американское правительство продолжало войну во Вьетнаме. К концу 1967 года туда отправили уже почти 500 тысяч военных. Радикально настроенные студенты даже готовились к захвату призывных пунктов, в то же время они планировали напасть на офисы компании Dow Chemical, которая производила напалм. Повестки в то время модно было сжигать, а особым шиком считалось отправить её обратно. Хоть до захвата призывных пунктов дело так и не дошло, некоторые из них все равно пострадали – студенты тайно проникли туда и испортили все документы. В тот момент протесты так и не переломили ситуацию, однако мощное антивоенное движение вкупе с переменами в настроениях молодежной среды открыли дверь «красному маю» во Франции и вдохновили бунтарей по всему миру. Но от абсолютно ненасильственного протеста американских хиппи в Европе перейдут к другим методам.

15 марта 1968 года французы с интересом прочитали колонку Le Monde — главной газеты страны. Она начиналась со слов «Если что и характеризует сейчас нашу общественную жизнь, так это скука».

Студенты ведут бесконечные идеологические споры. В одном университете тогда могло быть несколько враждующих между собой кружков троцкистов или марксистов-ленинистов. Анархистов, троцкистов и маоистов собирательно называют «гошистами». Это французская версия «новых левых». Они осуждают общество потребления, конформизм и империализм, но основной движущей силой перемен видят уже не рабочих, а интеллигенцию и молодежь.

Левые идеи наложились на общее недовольство тем, как консервативно была устроена система образования. Студенты постоянно задаются вопросом: кто нас учит и почему мы должны их уважать? Отставшие от жизни профессора, устаревшие методики, ненужные предметы и табуирование важных тем...

Недовольство нарастает тут и там. Студенты срывают лекции, грубят преподавателям. Дерзкий Кон-Бендит вступает в перепалку с министром образования на тему сексуальных свобод. Ситуацию подогревает и грядущая реформа высшей школы. Она не только не добавляла студентам желаемых свобод (речь идет и об отношениях с преподавателями, и о взаимодействии между мужчинами и женщинами, и о политической деятельности), но сулила лишь сплошное ухудшение условий обучения, в том числе сокращение мест на переполненных отделениях и ужесточение условий выдачи стипендий.

Французские власти хотели решить проблему гуманитарного перекоса и «перенаселенности» вузов с помощью авторитарного введения жесткой специализации и вступительных экзаменов, которых на тот момент не существовало. Реформа воспринимается студентами как еще одно наступательное действие со стороны империалистического старого порядка.

Причин для бунта достаточно. Но первый серьезный шаг — захват административного здания в Нантере — спровоцирован арестом шести членов «Национального комитет защиты Вьетнама». Они задержаны 20 марта 1968-го по подозрению в разгроме парижского офиса American Express – кто-то разбил витрину и поджог американский флаг. Кстати, задержанных отпускают в тот же вечер, что становится одной из причин мирного завершения акции по оккупированию башни.

События развиваются стремительно: нантерские студенты не успокоились, и 2 мая администрация закрыла это отделение университета. Собратьев поддерживают студенты в Сорбонне. Это формально один из корпусов Парижского университета. Расположена Сорбонна в Латинском Квартале Парижа – на будущий месяц это место станет эпицентром бунта.

Кон-Бендиту грозило отчисление, а то и высылка в родную Германию. Занявших Сорбонну студентов изгнали оттуда с помощью слезоточивого газа, университет закрыли, почти 600 человек арестовали. На 6 мая руководство университета назначило заседание дисциплинарной комиссии, где должны были рассмотреть дела «красного Дани» и нескольких его товарищей по Нантеру.

Но вместо заседания улыбающийся Кон-Бендит в окружении тысяч студентов идет к закрытой властями Сорбонне. Перед ними – ряды вооруженной полиции. В руках у них щиты и дубинки. У французской молодежи не было никакого оружия, но, к удивлению стражей порядка, они дают отпор. На мостовой остается лежать несколько тел. Студенты называют полицейских «эсесовцами». Они никогда не видели настоящих «наци», но для них это главное оскорбление. В ту ночь было ранено несколько сотен человек, в том числе офицеры полиции. 422 человека арестованы.

Новости распространяются быстро. Волнения начинаются в университетах по всей стране. Студенты едут в Париж, чтобы готовить коктейли Молотова и выковыривать брусчатку в Латинском квартале. Жители домов бросают им из окон мокрые тряпки – для спасения от слезоточивого газа. Другие в пижамах бегут спасать припаркованные на улице машины, но не всегда удачно. В «ночь баррикад» с 10 на 11 мая студенты переворачивают и поджигают около 80 авто. Обгоревшие каркасы автомобилей на утро стоят посреди улиц. Снова сотни раненых и задержанных.

«Студенты солидарны с рабочими», – скандируют протестующие, вышедшие на парижские улицы. Поворотный момент произошел: плечом к плечу со студентами встали работяги с заводов. Ещё вчера лидеры профсоюзов называли волнения авантюрой, а уже сегодня, поняв, что выполнения своих требований иначе не добиться, вывели людей на улицы. Сначала встал авиастроительный завод, затем завод «Рено», а потом и десятки других предприятий – на всех началась стачка. Студенты снова занимают Сорбонну, затем – театр «Одеон». Там заседают многочисленные комитеты по разным вопросам. Но, в отличие от рабочих, у студентов нет единой политической позиции.

Писатель и философ Жан-Поль Сартр, горячо поддерживавший восстание, берет интервью у Кон-Бендита. Тот говорит, что сила движения «как раз в том, что оно опирается на "неконтролируемую" спонтанность».

Ситуацию прекрасно описывают многочисленные абсурдные граффити, которыми расписан Париж к середине мая. «Запрещается запрещать», «Будьте реалистами — требуйте невозможного!», «Наслаждайтесь без препятствий», «Под мостовыми – пляж», «Пролетарии всех стран, наслаждайтесь!», «Товары — опиум для народа!», «Долой абстрактное, да здравствует эфемерное!», «Расстегните ваши мозги так же, как ваши брюки», «Девушки, снимите лифчики — это повышает революционность!», «Нельзя влюбиться в прирост промышленного производства!».

Старый армейский генерал Де Голль недооценил силу своего противника — студентов. Он считал их кучкой анархистов и был искренне удивлен тем, что полиция так и не смогла усмирить бунтовщиков. Сначала он крепился и отдавал приказы, но вскоре совсем поник. Сын президента вспоминал, что в эти дни «видел перед собой не президента республики, а отца — истерзанного, разочарованного, раздраженного и очень усталого от наблюдения за зрелищем, которое являла наша страна».

29 мая генерал с женой садятся в вертолет и покидают Париж. Президент уже думает, что «все потеряно». Он прилетает в немецкий город Баден-Баден, где находится ставка французских войск. Командующий подразделением убеждает Де Голля, что войска на его стороне и все еще можно исправить. 30 мая генерал объявляет, что в отставку не уйдет.

«Француженки и французы, обладая полнотой национальной и республиканской легитимной власти, в последние сутки я рассматривал все — без исключения — возможные средства для ее защиты. Я принял свое решение. В сложившихся обстоятельствах я не уйду в отставку. У меня есть мандат народа, и я его исполню».

Впрочем, изменения уже произошли — распущен парламент, новые выборы пройдут уже в июне. В это время президента в центре Парижа поддерживает многотысячная толпа. Ранее депортированный в Германию Кон-Бендит возвращается и даже принимает участие в новых демонстрациях, но они постепенно сходят на нет. Последних бунтовщиков выгоняют из «Одеона» и «Сорбонны».

Рабочих еще раньше усмирили при помощи небывалых уступок. 27 мая на улице Гренель подписали соглашения, которые предполагали увеличение минимальной зарплаты больше чем на треть, расширение прав профсоюзов на предприятиях и даже небольшую компенсацию за дни забастовки. Эти меры будут дорого стоить французской экономике — устойчивость национальной валюты резко снизится, в стране вскоре начнется глубокий экономический кризис: темпы промышленного производства пойдут на спад, цены будут только расти, а безработица — увеличиваться. Студентов же в будущем ждет реформа образования: университеты, вопреки прежним планам руководства, все-таки станут более самостоятельными. Свободу получат политические кружки, которым раньше не разрешалось собираться на территории кампусов. Сам Парижский университет по решению де Голля вскоре разобьют на 13 отдельных вузов, которые будут раскиданы по всему городу.

Многие французы оказались совершенно не готовы к переменам. Такие настроения, несмотря на волну протестов, все равно главенствовали в обществе: в июне сторонники де Голля выиграли выборы в парламент с небывалым результатом — за них проголосовало две трети пришедших на избирательные участки. Впрочем, политическая карьера генерала на этом все равно закончилась. «Красный май» продемонстрировал, что де Голль уже безнадежно устарел и отстал от времени. Он еще пытался организовать реформу парламента, но не нашел поддержки у населения. В апреле 1969 Де Голль добровольно ушел в отставку, а через полтора года умер от разрыва аорты.

В 1968 году молодежь выступала движущей силой протестов не только во Франции. Волнения начались в других западноевропейских странах и даже в Азии.

Президент США Линдон Джонсон всерьез видел в этом международный заговор коммунистов. ЦРУ по его просьбе специально подготовило многостраничный доклад, главный вывод которого сводился к тому, что никакого заговора, продуманного плана или даже общей цели у бунтующих нет. Это был спонтанный протест против всех авторитетов и традиционных ценностей. Политические требования всегда были разными, но каждый раз восставшие выступали в целом против авторитарной власти и любого неравенства.

События 1968 года хоть и не затронули нашу страну так сильно, как другие европейские государства, но даже за «железный занавес» проникло дыхание свободы. Не случайно именно в этом году в СССР появился первый правозащитный бюллетень «Хроника текущих событий». Этот самиздат регулярно выходил еще 15 лет.

А 25 августа 1968 года произошло знаковое событие для всего будущего диссидентского движения. Восемь человек вышли на Красную площадь и развернули плакаты с лозунгами «За вашу и нашу свободу!», «Да здравствует свободная и независимая Чехо­словакия!», «Позор оккупантам!». Они не собирались свергать власть, акция была совершенно мирной, но ее участников моментально избили сотрудники милиции. Вышедших на площадь ждали реальные сроки в лагерях, психиатрические клиники и эмиграция.

В это самое время советские дивизии в сопровождении тысяч танков уже подавили восстание в Праге: чехословацкая армия никакого сопротивления не оказала, зато вышедшие на улицу горожане строили баррикады и даже нападали на солдат. В те дни на улицах Праги погибло более сотни жителей: бунт, когда появились первые жертвы, пошел на спад. В итоге все завоевания «Пражской весны» — такие, как возрождение католической церкви, отмена цензуры и возможность создавать политические кружки – полностью обнулили. Настоящего суверенитета Чехословакии пришлось ждать ещё 20 лет.

Не существует однозначной оценки последствий 1968 года. Для «левого» движения ситуация в значительной степени была провальной. Губительный капитализм никуда не делся, общество продолжало потреблять все больше и больше, и, в конце концов, бунтари и хиппи стали обычными законопослушными гражданами с семьями, ипотеками и вполне буржуазными жизнями. Многие из участников «Красного мая» и протестов в других странах потом заняли места среди политического истеблишмента.

Например, Бернар Кушнер, который руководил забастовкой медицинского факультета Сорбонны, в 1990-е стал министром здравоохранения в правительстве социалистов, а затем и министром иностранных дел. Йошка Фишер в молодости поддерживал ультралевых и участвовал в драках с полицией, а потом стал министром иностранных дел ФРГ. Наконец, лицо «Красного мая», Даниэль Кон-Бендит стал респектабельным депутатом Европарламента. «Забудьте май 68-го. Он кончился. У нынешнего общества нет ничего общего с тем, что было в 60-е», — сказал он в 40-ю годовщину восстания.

Однако перемены в сознании, перемены культурные и социальные, которые принес 1968 год, были огромными. После пережитых волнений и поднятых вопросов общество уже не могло быть прежним. Начали происходить процессы, последствия которых иногда проявлялись годы спустя.

Часто в контексте 1968 года говорят о распущенности студентов. Юных французов, например, возмущало, что парням запрещали ночевать в женских общежитиях. Но дело не только в желании отказаться от пуританских нравов прошлого. После 1968 года поменялись некоторые законы, регулирующие семейные отношения. Во французских аптеках появились контрацептивы, в 1975 году были легализованы аборты.

В конце концов людей, которые отказывались создавать традиционную семью, перестали порицать. Если тогда, в 1968 году, только каждый двадцатый французский ребенок появлялся у родителей, которые не состояли в официальных отношения, то сейчас больше половины француженок рожают вне брака. А вот количество разводов с тех пор выросло в геометрической прогрессии – сейчас во Франции распадается чуть ли не каждый второй брак.

В конце 1960-х университеты в основном были местами, где женщинами "в ожидании замужества можно было приобрести диплом". В некоторые вузы им вовсе нельзя было поступить, да и количественно они сильно проигрывали мужскому полу. Даже участие в протестном движении часто сопровождалось насмешливым отношением со стороны мужчин: «Дамочка, которая не знает, против чего протестует, но при этом кричит в микрофон, что готова бороться до победного конца», – говорили иногда про девушек. Волнения обнажили ещё одну несправедливость и стали мощным толчком для развития феминизма второй волны.

Развитие феминизма и продолжение борьбы за отказ от расовой сегрегации привело к образованию движения за права афро-американских женщин. Его символом в начале 1970-х стала Ширли Чисхолм – первая темнокожая женщина в Конгрессе США и первая темнокожая женщина, вступившая в президентскую гонку. Ширли признавала, что в своей политической карьере чаще сталкивалась с дискриминацией из-за своего пола, а вовсе не из-за цвета кожи.

Протест 1968-го глобально был направлен против авторитарной власти, указывающей людям, как правильно жить. Оказалось, что многие люди не вписываются в установленные рамки и не хотят переделывать себя в угоду обществу. Не удивительно, что в конце 1960-х огромное распространение получили различные правозащитные течения.

Например, стала набирать силу борьба за права ЛГБТ-сообщества. Одним из ярких моментов стал протест против полицейского рейда бара «Стоунволл Инн» в Нью-Йорке в 1969 году. В память об этом событии стали проходить ежегодные июньские гей-прайды. В 1973 году Американская ассоциация психиатров признала, что гомосексуализм не является психиатрическим заболеванием.

Развивается и движение за права темнокожих. Весь мир обратил внимание на протест на Олимпиаде-68 в Мехико. Во время исполнения гимна США спортсмены-афроамериканцы на пьедестале подняли вверх кулаки (традиционный жест, символизирующий «Черную силу»). Позднее один из них объяснит, что это был не «Black Power salute», а «human rights salute».

Волнения 1968 в целом ослабили влияние государства на личность. Выбор религии, политических и других взглядов постепенно начинают воспринимать как индивидуальное решение человека. Именно тогда появилось ощущение, что сливаться с массой вовсе не обязательно.

Западная контркультура строилась именно вокруг музыки. После лета 1967 года рок-музыканты обрели статус духовных гуру, а опен-эйры, то есть фестивали под открытым небом, стали по-настоящему массовыми. Те годы стали золотым временем для музыкальной индустрии, почти каждую неделю выходили пластинки, которые вскоре станут культовыми. Масштабную перемену в сфере можно отследить по альбомам The Beatles. Если в 1966 году они представили Revolver, то накануне «Лета любви» был выпущен «Sgt. Pepper's Lonely Hearts Club Band» с совершенно другим звучанием и настроением.

Борьба против общества потребления подарила нам моду на органические продукты и йогу. Молодежь 1960-х отказывалась от консервированной и пакетированной еды, произведенной злобными корпорациями. А мясо было для них слишком дорого. Отсюда и появилась любовь к свежим овощам и фруктам. А затем возникли всевозможные экологические течения, вплоть до раздельного сбора мусора. Радикально изменилась и мода. Те тенденции в одежде и внешнем облике, которые считались пугающими и маргинальными, вскоре стали частью мейнстрима.

После 1968 года молодежное и студенческое движение долгое время испытывало влияние левых идей. В некоторых случаях они принимали радикальный характер, вплоть до совершения террористических актов. Во Франции леворадикальные течения до сих пор пользуются популярностью. В 1981 лидер социалистов Франсуа Миттеран выиграл президентские выборы с лозунгом «Изменим жизнь здесь и сейчас», который многим напомнил граффити 1968-го. И хотя Миттерану не удалось воплотить в жизнь многие радикальные «левые» идеи, он продержался во главе страны 14 лет — дольше, чем какой-либо другой французский президент.

Антимилитаристское и антиядерное движение породило образование новых партий и неправительственных организаций. Именно студенческие протесты привели к образованию партии «Зеленых» в ФРГ. Сейчас это одна из ведущих политических сил в Германии. Кстати, именно от партии «Зеленых» герой «красного мая» Даниэль Кон-Бендит был избран в Европарламент в 1994 году. С 2002 года он – сопредседатель группы «Зелёные — Европейский свободный альянс».